Русский
Журнал /
Круг чтения / |
"Какая-то
фраза
обязательно
зацепит и
потащит за
собой..." Макс
Немцов (1963) -
переводчик
с английского,
редактор. Среди
переводов:
"Тарантул" Б.Дилана,
"Мое
образование",
"Пидoр",
"Нова
Экспресс"
У.Берроуза,
"Женщины", "Почтамт",
стихи и
рассказы Ч.Буковски,
"Подземные",
"На дороге",
"Ангелы
Опустошения",
"Бродяги
Дхармы", "Мэгги
Кэссиди"
Д.Керуака,
"Любовь"
А.Картер,
"Ящер
страсти из
бухты грусти",
"Практическое
демоноводство"
К.Мура,
рассказы
Г.Давенпорта,
"Адриан Моул:
дикие годы" С.Таунсенд,
"Подожди до
весны, Бандини",
"Дорога на
Лос-Анджелес"
Д.Фанте,
"Музыка незнакомца",
"Книга
милосердия"
Л.Коэна, "Двери
восприятия",
"Рай и Ад"
О.Хаксли,
"Аборт" Р.Бротигана,
"Баллада о
горестном
кабачке" К.Маккалерс,
"Сговор остолопов"
Д.Кеннеди
Тула, поэзия Д.Лафлина,
Т.Уэйтса,
Ш.Силверстина
и др. РЖ:
Вы много
читаете и
редактируете
чужие переводы.
Если не
сравнивать
перевод с
оригиналом,
как вы
понимаете,
что перед
вами удачный
текст? М.Н.:
С первых
нескольких
страниц -
ведь начало
перевода,
как правило,
"провисает",
но какая-то
фраза потом
обязательно
зацепит и
потащит за
собой. РЖ:
Не очень
удачная? М.Н.:
Как раз
удачная.
Если ты не
понял
оригинал или
он тебе не
понравился -
значит
музыка текста
пролетела
мимо, а в
удачном
переводе музыка
слышна. У
меня было
несколько
таких случаев.
РЖ:
С какими
книжками? М.Н.:
Например,
когда я
редактировал
перевод Игоря
Алюкова
из Лорен Хендерсон.
Он сумел
вытащить из
книги что-то
забавное,
чего я
сначала не
увидел в
оригинале. К
этой работе
я не испытал
отвращения -
а это уже много. РЖ:
Обычно
испытываете? М.Н.:
Нет, я вообще
стараюсь не
браться за
такие вещи.
Работа не
получится,
если
редактируемый
текст не
нравится,
поэтому я
стараюсь разглядеть
его
прелесть,
влюбиться в
текст. А
неудачный
перевод
виден сразу,
открывая текст
наугад: или
"сукно", или
мусора
много, или
вылезает
полный
абсурд. РЖ:
Что такое -
"мусора
много"? М.Н.:
На уровне
сцепления
слов фраза
рыхлая, вялая
или
негибкая, и
это не
оправдано
особенностями
стиля - тогда
переставляешь
слова местами.
Знаете
опцию в Word'e
"Track changes"?
- Основной
инструмент
редактора. И
все, что в
конце
оказывается
зачеркнуто
красным, - как
правило,
мусор. РЖ:
А
встречались
в вашей
редакторской
работе
тексты
идеальные
или близкие
к идеалу, когда
ваше или
любое
другое
вмешательство
не требовалось?
Или
редактор
нужен
всегда? М.Н.:
Редактор
нужен
практически
всегда.
Идеальный
текст - это то,
к чему никто
не запрещает
нам
стремиться,
верно? Есть
тексты,
близкие к
оптимальным,
но и здесь в
оценках
сказываются,
в первую
очередь,
индивидуальное
восприятие
и даже
иногда сам
момент
чтения. РЖ:
Если разные
редакторы
прочитают
один и тот же
текст, всех,
наверное,
зацепят
разные фрагменты
текста. М.Н.:
Конечно, а,
во-вторых,
все зависит
от того состояния,
в котором
читаешь. Я с
большой
нежностью
вспоминаю
сказку Питера Бигла
"Лила,
оборотень"
в переводе
Сергея
Ильина. Я
увидел ее в
"Библиотеке
Мошкова" и
начал
читать,
потому что
сам когда-то
занимался Биглом. Я
читал
перевод
вслух своим
близким, и он
идеально
ложился на
голос. РЖ:
Ритмичный? М.Н.:
Нет,
естественный,
как дыхание,
ничего
лишнего. Он
показался
мне тогда
близким к
идеалу. Может,
сейчас
что-то в нем и
поцарапает
слух. РЖ:
В области
художественного
перевода
всегда
существуют
два
основных
лагеря:
признанные
переводчики-"академисты"
или близкие
к ним по
подходу к
тексту и т.д. - и
"маргиналы".
Как я
понимаю, вы и
ваш сайт
"Лавка
языков"
относитесь
ко вторым.
Какими
принципами вы
руководствуетесь,
отбирая
переводы для
публикации? М.Н.:
"Лавка" - не
витрина, а
полигон, я
уже много раз
об этом говорил,
тут можно
встретить
переводы
любого уровня,
кроме
откровенных
подстрочников
и ползучей
халтуры.
Хотя и такие
попадаются. РЖ:
А зачем? М.Н.:
Вам
интересно
собирать
мнения
переводчиков,
а мне много
лет было
интересно
собирать
образцы
разного
перевода. Ну,
например,
стихотворение,
переведенное
прозой, я,
скорее
всего, не
напечатаю. В
истории
сайта были
целые войны,
когда,
например,
доброжелатели
нападали на К.С.Фарая,
обвиняли
его во всех
смертных
грехах,
вплоть до графомании.
А он честно
переводит
так, как видит.
Кто ему
запретит? - Уж
точно - не я. РЖ:
А если чей-то
перевод не
нравится
вам как редактору,
не
начинаете
его править? М.Н.:
Я
категорически
не правлю
переводы стихов:
если текст
не нравится,
я его просто
не
опубликую,
но если он
сделан
искренне - то ли
человек
лучше не
может, но
старался, то
ли видит так...
Ведь каждый
имеет право
на свою
версию
текста.
Халтуру же
видно
всегда, и при
этом
универсальное
извинение "я
так вижу"
здесь не
работает. А
читатели могут
говорить
все, что
угодно, - в
худшем случае
не
прочитают
какой-то
файл, тем
паче не распечатают,
не
переплетут
и не
поставят его
на полку. РЖ:
Какие, на ваш
взгляд,
самые
удачные
переводы за
время
существования
"Лавки"? М.Н.:
Ой, много. РЖ:
А тексты,
благодаря
которым "Лавка"
отличима
от других? М.Н.:
Насчет
текстов не
знаю, есть
авторы,
которые мне
до сих пор
интересны. РЖ:
Оригинальные
или
переводчики? М.Н.:
И те, и другие.
Что
касается
важных для
меня текстов,
с которых
все
начиналось, -
это Керуак,
Буковски,
литература
60-х... РЖ:
К 1996-му,
времени
рождения
вашего
сайта, их имена
у нас были
известны. А
каких
интересных
авторов
"Лавка"
открыла?
Знаковые
публикации? М.Н.:
Для меня в
каком-то
смысле
знаковая
публикация -
Роберт Вальзер
в переводах
Анны
Глазовой.
Она живет в
Чикаго,
переводит
немцев и
австрийцев. Вальзер у
нас
известен
мало, ему
посвящена
только невнятная
статья в
незаконченной
"Истории
всемирной
литературы".
Но наша
публикация
не вызвала
сильного
резонанса. РЖ:
Как я
понимаю, вы
резонанса и
не ждете. М.Н.:
Не жду.
Неплохо
получился
перевод
Джона Кеннеди
Тула, на
который в
свое время
так ополчилась
Аделаида Метелкина,
по ее
собственному
утверждению,
прочитав текст
за ночь; я
доволен
подборкой
Эрнста Яндля...
многими
текстами, на
самом деле,
доволен. Если
говорить о suсcess stories,
то самая
громкая - Харуки Мураками.
В свое время
я убедил
Митю Коваленина
опубликовать
этот текст в
"Лавке",
потом он
начал
пропагандировать
этого
автора через
свой сайт
"Виртуальные
суси".
Мне очень
нравятся
работы
Фаины
Гуревич - плохо
только, что
она живет
далеко.
Кстати,
"Фантом
Пресс",
который первый
издал в
России
Уильяма Сатклиффа,
нашел ее
через
"Лавку", - так
мы,
собственно, с
"Фантомом" и
подружились. РЖ:
Какие, на ваш
взгляд, знаково
неудачные
переводы
современной
зарубежной
литературы
последних лет? М.Н.:
Самый
большой шок -
"Рыбалка в
Америке" Бротигана,
опубликованная
год назад
журналом
"Урал".
Почему-то в
переводе
Ловля
Форели -
женщина,
хотя в
тексте на
это ничто не
указывает. Куда
только в
журнале
редакторы
смотрели?.. А
некоторые
критики потом
писали, что и
книга
паршивая, и
автор плохой... Или
взять "И
узрела
ослица
Ангела" Ника
Кейва.
Прочитав ее
много лет
назад, я
очень долго находился
под сильным
впечатлением
- страшная,
красивая,
мощная
книга,
тщательно
продуманная
стилизация,
эдакий гибрид
Фолкнера и
Библии.
Вполне в
традиции "южной
готики": Карсон
Маккалерс,
Флэннери
О'Коннор,
тот же
Фолкнер...
Роман весь
пронизан
жуткой
музыкой, а
по-русски
получился
чуть ли не просто
пересказ
сюжета. Я с
удивлением
читал
восторги по
поводу
перевода. Как
говорят
более
спокойные
люди: "Ну и
что? Еще одна
книга убита
для
русского
читателя".
Ближайшие
лет 10 за нее
никто не
возьмется, а
потом
забудут - и
напрасно. РЖ:
По-вашему,
можно
говорить о
хороших и
плохих
переводчиках
или только
об удачных и
неудачных
переводах?
Понятно, что
судить
можно только
по
совокупности
работ
каждого. М.Н.:
У всех
случаются
неудачи,
никто не
свят и ни от
чего не
застрахован.
Но и слабый
перевод
может
вытащить
хороший
редактор. РЖ:
Но читатель-то
об этом, как
правило, не
знает... М.Н.:
И не надо. В
сухом
остатке -
доверие к
определенным
именам или,
напротив,
ожидание
скорее
плохих
работ, чем
хороших. В
последнее
же время в
переводе
появляется
все больше и
больше
новых и
разных
людей,
сидевших
вроде меня
где-то по
"закромам
родины"... РЖ:
Например,
кто? М.Н.:
В
"Независимой
газете"
выходят
"Хроники заводной
птицы" Мураками
в переводе
Сергея и
Ивана Логачевых.
У них 3 года
ушло на
книгу - это
переводческий
подвиг, и
совершен он
не зря. Как
редактор, я
подходил к
этой работе
с опаской -
роман люблю
давно, а тут
новые люди...
Но Сергей
Иванович
оказался
замечательным
переводчиком,
это его
первая
работа,
теперь он
взялся за
новую книгу Мураками.
А Вадим
Смоленский,
например,
очень
удачно и
красиво
перевел два
ранних
романа Мураками,
больше не
хочет, и
очень
обидно. Есть
довольно
много людей,
работы
которых
стали для
меня
откровением
и большой
радостью, но
они пока не
очень "на
слуху":
Александр
Сафронов ("Мандолина
капитана Корелли"
Луиса де Берньера),
Настик Грызунова
(два романа
Леонарда
Коэна,
"Новенький"
Уильяма Сатклиффа),
Валерий Вотрин
("Кляйнцайт"
Расселла
Хобана),
Виктор Коваленин
(старший, с
прозой
Йозефа Шкворецкого),
Фаина
Гуревич,
Валерий Нугатов... РЖ:
Какие
зарубежные
книги вы
читали в
детстве? М.Н.:
Началось
это не с детства. РЖ:
А когда? Как
пришли к
переводу? М.Н.:
Началось
все в конце
1970-х с
рок-н-ролла.
Было обидно -
чего поют,
так
стараются, а
я не понимаю.
Позже это
перенеслось
и на книги. РЖ:
Какую
первую
книжку вы
прочитали
на иностранном
языке? М.Н.:
Агату Кристи.
Очень
хорошая
практика.
Во-первых,
интересно,
во-вторых,
просто
написано,
в-третьих, вообще
неплохая
литература.
И, как ни
странно,
Гарольда Роббинса
- это трэшевый
коммерческий
автор, но
классик
жанра. В 1950-х он
написал
один
хороший
роман, -
"Камень для Дэнни
Фишера". А
все
остальное у
него по
лекалу: действие
начинается,
скажем, 20 лет
назад, на 25-й странице
- первая
сцена секса,
за ней сцены насилия,
красоты
светской
жизни... РЖ:
А какую
первую
книжку вы
захотели
перевести -
хотя, может,
перевод уже
существовал? М.Н.:
Хотелось
переводить
тексты
песен. РЖ:
Так же
начинал и
Митя Коваленин. М.Н.:
Рок-н-ролл
был
универсальным
котлом, в
котором все
варились -
художники,
кинематографисты,
переводчики...
Слава богу,
каждый потом
пошел своей
дорогой. А
первая
книжка... ну,
собственно,
я ее и
перевел, - "Тарантул"
Боба Дилана. РЖ:
Довольны
результатом? М.Н.:
Вполне. Я
перевел ее в
1985-м, а в 1991-м она
вышла маленьким
тиражом во
Владивостоке,
в прошлом году
в "Проекте
О.Г.И." я даже
купил
несколько
последних
экземпляров.
Читать
невозможно -
это эксперимент
Боба Дилана,
но мне было
интересно, и
я перевел
книгу недели
за 2, болтаясь
в Тихом
океане
где-то около
Новой
Зеландии. РЖ:
А сейчас вам
стыдно за
какие-то
свои переводы?
Или скажем
мягче:
хочется
что-то изменить? М.Н.:
На
некоторые
свои ранние
тексты я
смотрю с ужасом,
но ни о чем не
жалею. А чего
стыдиться? Я
повесил в
"Лавке" свои
студенческие
работы и не
скрываю, что
это ранние
опыты. Все с
чего-то
начинали. РЖ:
Что для вас
перевод? М.Н.:
Ремесло. А
как иначе?
Можно
сколько
угодно
делать вид,
что сидишь в
башне из
драгоценных
или полудрагоценных
материалов
и что-то
эдакое
творишь,
алхимию
слова и все
такое... В
конце концов
же остается
конкретное
умение
понимать смысл
и связывать
слова друг с
другом. А уж
закончив
работу,
говоришь
себе
"молодец"
или "не
очень-то
молодец". РЖ:
Чаще "ай да
молодец"? М.Н.:
Мое
внутреннее
ощущение не
всегда
совпадает с
мнением
редактора. РЖ:
Ну а все-таки,
каково ваше
ощущение? М.Н.:
Из
сделанного
лет за 20 я не
стыжусь ни
одной
работы, но
если есть
возможность,
переделываю
их или
правлю. Я
подхожу к
тексту с точки
зрения
звука, - если
спустя
время я его слышу,
значит
работа
удалась, но
бывает - и не
слышу...
Конечно,
есть
какие-то
проходные вещи.
И со
временем
отношение к
тексту
меняется,
это
объективный
процесс, но считать,
что какой-то
работой мое
имя опорочено
или
трагедия на
всю жизнь...
упаси боже. В конце
концов, это
всего лишь
книжки,
всего лишь
слова. РЖ:
А как же
воздействие
на читателя? М.Н.:
А при чем
здесь
воздействие?
Ответственность
писателя
заканчивается,
когда он
ставит
последнюю
точку (как сказал
Станислав Лем о
Набокове), а
переводчика
- с
публикацией
перевода.
Никто ведь
не
переводит
автора только
потому, что
он
примерный
семьянин
или щедрой
души
человек, - может,
в жизни он
законченный
подонок... РЖ:
Питер Ньюмарк,
американский
переводчик-практик,
преподаватель
перевода,
автор
статей по
теории перевода,
учебника по
переводу и
монографии
"Подступы к
переводу",
сформулировал
2 общих
метода
перевода:
коммуникативный
и
семантический.
Коммуникативный
перевод, по
его мнению,
производит
на читателя
воздействие
почти такое
же, какое
испытывает
читатель
оригинала;
воспроизводит
то, что
сообщает
автор
оригинала; в
нем акцент
делается на
сообщении
читателя и
высказывании.
А
семантический
перевод
передает, с
учетом
семантических
и
синтаксических
ограничений
языка, на
который
делается
перевод, точное
контекстуальное
значение
оригинала;
упор этого
метода на
значении,
авторе и его
замысле; он
отражает
процесс
авторского
мышления. Ньюмарк
замечает,
что оба
метода
могут
сочетаться при
переводе
всего
текста или
какой-то его части,
и хотя
коммуникативный
перевод более
распространен,
синтаксический,
по мнению
американского
исследователя,
более значим.
Какой из
этих 2
методов
ближе вам? М.Н.:
Знаю, что
подставляюсь,
но я не очень
понимаю, о
чем речь. Как
говорил
один
популярный телеведущий
во
Владивостоке:
"Читатели наших
письмов..."
- так вот
читатели
ваших письмов
потом
скажут:
пришел
Немцов,
вандал и
варвар, и
начал тут
все крушить... В 1970-е,
по-моему, МГУ
выпустило
на
английском
учебное
пособие
О.С.Ахмановой
по переводу.
Все эти
вопросы она
доступно
там
изложила. РЖ:
На
английском? М.Н.:
Может, есть
версия и на
русском, мне
не встречалась.
Из этой
книжки я в
свое время
почерпнул
какие-то
основные
представления
о генезисе
художественного
перевода. РЖ:
Когда стало
понятно:
"надо что-то
делать"? М.Н.:
В середине
1980-х, когда
заканчивал
университет.
Книжки мне
было
интересно
читать и
раньше, но я
понял, что
это мое,
году в 1982-83-м. Жалко
человека,
который
думает о
коммуникативной,
семантической
или какой
угодно функции,
садясь за
перевод. Мне
кажется,
переводчику-практику
не стоит
особо
забивать себе
этим голову. РЖ:
Я так
понимаю, Ньюмарк
теоретизирует
на основе
своего
переводческого
опыта. М.Н.:
На здоровье,
пусть
теоретизирует
сколько угодно.
Я не понимаю,
как это
применимо к
практике.
Потребность
воссоздать
текст на другом
языке
возникает
не из теории -
хочется,
скажем,
чтобы
друзья,
которые - ну,
так вышло! - не
знают
иностранный
язык,
прочитали
хорошую
книжку. Или
хочется
заработать
много денег, -
что, как мы
понимаем,
утопия.
Мотивация
может быть
любой, но
чтобы
переводить
из
соображений
значимости
собственного
коммуникативного
или синтаксического
подхода... это
не мой путь. А в чем
общественная
потребность
перевода сейчас,
я не знаю. Это
как-то
связано со
стадиями
развития
общества, - в
какое-то
время обществу
нужны
буквальные
переводы,
больше
говорящие
об иной
культуре
(которые
сейчас, к
примеру,
читать
невозможно),
но возникнет
другая
потребность
- и текст
должен будет
звучать так,
как если б он
был написан
по-русски. В
своей
книжке
Ахманова
прослеживала
историю
переводов
Диккенса. РЖ:
Евгения
Ланна и
Кривцовой,
Энгельгардта... М.Н.:
Начиная еще
со времен Иринарха
Введенского...
Мне кажется,
идеал - это
когда текст
начинает
жить в
другом
языке, но мы
ни на
секунду не
забываем,
что это
перевод.
Например, то,
что сделал
Аксенов с
"Рэгтаймом" Доктороу,
с точки
зрения
пуристов
жанра -
чистой воды
хулиганство,
но ведь
получилась
книга, и
текст - до сих
пор как
живой. РЖ:
По-вашему,
текст
должен
читаться
как перевод
или как оригинал? М.Н.:
Извините,
что
перебиваю... В
ваших
интервью был
очень
смешной
тезис, вы на
кого-то
ссылались:
русский
читатель
должен
видеть оригинал
из-под плохого
перевода... РЖ:
Это мнение В.И.Топорова.
Он считает,
что "сейчас
у
продвинутой
читающей
молодежи
установка
на плохой
перевод,
сквозь
неуклюжий
перевод она
хочет увидеть
оригинальное
авторское
решение,
домыслить,
превратить
книгу в
интерактивное
чтение. Этой
аудитории
неинтересно
получать
готовую
переводческую
версию,
сквозь
которую не
пробиться к
автору. Эту
задачу
плохие
переводчики
выполняют
невольно, а
хорошие с
ней борются. Может
быть, эта
борьба
немного анахронистична..." М.Н.:
А саму
"продвинутую
читающую
молодежь" вы
спрашивали? РЖ:
Из "молодых"
я задавала
этот вопрос
К.Медведеву,
на что он, в
частности,
ответил:
"Топоров
прав, такая
тенденция
есть". М.Н.:
Не думаю.
Почему ж
тогда
переводы
читают, а не
учат, скажем,
все язык
урду, чтобы в
полной мере
ознакомиться
с классикой
какого-нибудь
великого
субконтинента?
В идеале у
нас должно
быть
двойное зрение:
надо
понимать,
что это
перевод,
выполненный
мастером, со
свойственными
ему навыками
и приемами, - а
для
обычного
читателя
главное:
"интересно" -
"неинтересно",
"цепляет" -
"не цепляет".
Меня тоже
поражает,
почему
читателя
цепляют
плохие
переводы - но
сколько
людей,
столько
мнений. В
лучшем случае
читатели
спрашивают
"уважаемую
редакцию":
"Вот 2 книжки
одного
автора,
фамилия переводчика
одна и та же.
Но первая
читается нормально,
а другая -
полное...
сукно. Как же
так?" РЖ:
И что
отвечает
уважаемая
редакция? М.Н.:
Не находит
ничего
лучшего, как
сказать: "Посмотрите
на фамилию
редактора". РЖ:
Если
вернуться к
теме
старения
перевода. И.М.Бернштейн:
"Конечно,
переводы
устаревают,
но в один
прекрасный
момент они
снова оживают.
Переводы
развиваются
как бы по
спирали, и в
отдельные
периоды
совпадают
самые разные
витки.
Раньше я не
могла читать
"Посмертные
записки Пиквикского
клуба"
Диккенса в
переводе
Евгения
Ланна: он
строил
фразу
по-английски,
а не
по-русски. В
его
переводе
Сэм Уэллер
очень
смешно
говорил". В
переводе,
наверное,
важны
энергетические
волны,
отливы и приливы... М.Н.:
Да, энергетика
- само собой,
но тут еще
важны эти самые
волны
общественной
потребности.
К тому же г-жа
Бернштейн
знает
оригинал и
способна
оценить
изящество
каких-то
переводческих
решений, а
если взять
чистый
случай: человек
просто
открывает
перевод из
Диккенса... И
остается в
недоумении -
а где же,
например, "знаменитый
английский
юмор"? РЖ:
И бросает на
первых
страницах? М.Н.:
Не
обязательно.
В
университете
я 3 месяца читал
старенький
зеленый
30-томник
Диккенса. Не
потому, что
мне он
нравился,
просто я чувствовал,
что мне это
надо. РЖ:
И весь
прочитали? М.Н.:
Да, был такой trip. Самое
печальное,
что
"Посмертные
записки Пиквикского
клуба" были
мне
интересны,
но не смешны.
Потом у меня
появилась
дерзкая
мысль -
перевести 2
книги
заново. РЖ:
Первая
"Записки...", а
какая
вторая? М.Н.:
"The Catcher in the Rye"
- как текст
Сэлинджера
полностью
убитая в переводе. РЖ:
Может, не
убитая -
просто
Райт-Ковалева
написала
свою книгу,
которая
сформировала
целое
поколение. М.Н.:
Так, а
Сэлинджер
тогда тут
при чем?
Анджапаридзе
когда-то
хорошо
написал об
этом в
книжке "Потребитель,
бунтарь,
борец" РЖ:
"Над
пропастью..." -
одна из моих
любимых книг.
Сегодня
перед
экзаменом,
чтобы
отвлечься,
перечитала
первые
страницы -
здорово!.. М.Н.:
Не знаю. Мне
она
нравилась
на
английском,
хотя Сэлинджер
не
относится к
числу моих
любимых
писателей. РЖ:
Вы вначале
прочитали
ее в
оригинале? М.Н.:
Да, лет 20 назад,
и не понял,
из-за чего,
собственно,
шум? Книжка
хорошая, но Холден Колфилд -
абсолютно
несимпатичный
персонаж,
маленький мерзавец.
Сейчас я
воспринимаю
ее в
традиции
просто "романа
взросления"
- не во всех же
популярных
книжках
положительные
и
симпатичные
герои... А
после книги
Анджапаридзе
я
пересмотрел
некоторые
свои
взгляды. Когда я
опубликовал
на сайте
свою версию
перевода
"Дзэн и искусство
ухода за
мотоциклом" Персига,
а потом
чужую, то
очень
обрадовался
письму
Артема
Липатова,
свежему
взгляду:
"Все хорошо, -
писал он, - но
главный
герой - мерзавец...",
и подробно
объяснял,
почему. С
моральной точки
зрения
сложно
"понять и
простить" героя
Персига -
нельзя
поступать
так, как он
поступил со
своим сыном.
Но когда в
конце 80-х я
переводил этот
роман, то об
этом не
задумывался
- для меня это
была
знаковая
книга, и она
многому меня
научила.
Думать, в
первую
очередь. |